Мир вступает в новую эпоху. Опасную и непредсказуемую. Пережить ее без потерь и, тем более, занять в будущем выгодную позицию смогут только те страны и политики, которые продемонстрируют cилу стратегического мышления, силу принципов, силу воли.
Снижение планки
В первое десятилетие XXI века в политике проявился странный, на первый взгляд, парадокс. Атаки террористов, войны и чрезвычайные ситуации должны были бы усилить запрос на политических лидеров, способных к жестким и активным действиям. Однако все оказалось совсем наоборот.
За некоторыми исключениями, раз за разом на выборах в западных демократиях побеждали технократы и бюрократы, сторонники компромиссов, а не решительных поступков, сглаживающие противоречия, а не делающие трудный выбор, перекладывающие ответственность, а не берущие ее на себя. Избирателю вместо героев все чаще предлагали посредственностей.
Внешне они были разными. Обама и Коидзуми — яркими и интересными. Меркель, Саркози, Браун и Харпер — серыми и какими-то бесполыми. Исключением был, наверное, Берлускони. Хотя он, скорее, оставался наследием бурных 90-х.
Одно у них было общее. В отличие от арсенала образов, арсенал инструментов у политиков нового века оказывался все скромнее и примитивнее. События уступали место процессам, согласования доминировали над решениями, идеи проигрывали pr-технологиям.
Россия была исключением. Правда, весьма своеобразным. Путин стал президентом на волне нарастающего отвращения к прошлому и был известен не как политик, а как силовик. Умело используя образ и риторику, он объединял распадающуюся страну, отодвигал олигархов от власти, создавал новые государственные институты. И чаще применял не сложные политические рычаги, а простые административные и силовые.
Путин понимал, что коррумпированная элита легко обыграет в свою пользу любые его указы. И поэтому выглядел не как привычный начальник — своевольный сумасброд. Он был рационален и доступен. Стал поверх голов элиты обращаться к народу, говорить с людьми, напрямую объяснять свои мотивы и действия. Тактика принесла нужные плоды. Путина-президента стали воспринимать как сильную фигуру. Однако у такой открытой модели были свои пределы. Даже будучи успешным в достижении целей, Путин в нулевых формировал власть, но все еще не определял новых трендов и тем более — мейнстрима. Это было лишь началом.
Резкий старт
Радикально изменил ситуацию Путин лишь в 2011-м. Возвращаясь на пост президента, он нарушил спокойное течение дел «как обычно», сломал ряд правил и разрубил свой «гордиев узел». Неожиданно и необратимо. Каким и должно быть действие лидера, знающего свою власть и применяющего ее по назначению.
Вслед за этим, в мире не сразу, но начала формироваться и нарастать новая волна. К власти в ряде больших стран раз за разом стали приходить те, кого потом начали называть сильными политиками. В одном только 2014-м году к власти пришли Си, Моди и Эрдоган. В 2016 году сломать электоральную машину демократов удалось Трампу. Кто-то из них копировал Путина напрямую. Кто-то — косвенно.
Почему? Запрос на тип сильного лидерства — не аномалия, а закономерность. История знает немало примеров, когда периоды турбулентности порождали фигуры, способные консолидировать власть и брать на себя максимум полномочий. Рузвельт в годы Великой депрессии, Черчилль в разгар Второй мировой, Де Голль во времена нестабильности Четвертой Республики. Все они воплощали различные архетипы, но в основе их действий лежали воля, последовательность и сила.
Возможно, процесс смены запроса на таких лидеров действительно проще объяснить полу-шуткой, полу-закономерностью, приписываемой древним: «Тяжёлые времена рождают сильных людей, сильные люди создают лёгкие времена. Лёгкие времена рождают слабых людей. Слабые люди создают тяжёлые времена».
В начале второго десятилетия XXI века одной из причин роста запроса на сильных лидеров стало массовое разочарование в эффективности стандартов поведения элит и властей. Разочарование привело к раскачиванию маятника общественных настроений. В поисках рецептов люди метались между консенсусом и конфронтацией, многосторонними и односторонними действиями, между институтами и персоналиями.
Политики почувствовали перемену настроений. И стали предлагать более очевидные альтернативы формальным нарративам. Где-то вперед вырвались те, кто в элите был на вторых ролях. А где-то подобными рецептами воспользовались оппозиционеры и аутсайдеры. На фоне гладких заявлений они стали произносить радикальные слова. Когда Клинтон транслировала пустой по смыслу месседж «американцам нужен лидер», Трамп наполнял свои послание электорату эмоцией «возврата к величию Америки». Как Путин в свое время, Трамп апеллировал не к политическому классу, а к народу, не к опыту, а к надежде, не к компромиссам, а к силе.
Тряска кризисов
Сильный политический лидер не имеет реальной силы без навыков ее применения, стратегии и команды. Путин показал наличие курса, собрал команду и в итоге сумел превратить ремесло statecraft в успешный nation-building.
Трамп в первый свой срок оказался изолированным одиночкой. Сила личности поглощалась трясиной аппарата. В результате, в 2020-м проигрыш Трампа для некоторых выглядел как показатель затухания волны запроса на сильных. Заслуженный и опытный, но старый, слабый и даже немощный Байден никак не напоминал настоящего победителя. Но истеблишмент назначил его лидером. Вопреки запросам. И западные элиты с новой энергией развернули медийную кампанию против сильных, неординарных и непредсказуемых лидеров.
Возможно, запросы на новых и сильных действительно сумели бы погасить. Но свою роль сыграли очередные социальные кризисы и турбулентности. Пандемия, экономическая нестабильность, миграционные волны, войны, обострение геополитического противостояния и т.д.
Кризисы часто становятся поворотными пунктами в истории. Однако они не одномоментно формируют тенденции и настроения. Они лишь стимулируют простые и явные ответы на вопросы, которые при иных условиях никто не хотел формулировать так как надо.
Череда проблем и неизбежно сопутствующих им страхов сделали свое дело. В условиях неопределенности люди склонны поддерживать тех, кто обещает стабильность и безопасность, даже если это означает ограничение каких-то свобод.
Власть и порядок под контролем сильного, доминирующего лидера несут и риски: такой вождь может ошибаться, а механизмы сдержек и противовесов оказываются ослаблены. Однако создаются и возможности. Кризисы последней пятилетки еще нагляднее показали неспособность администраторов и бюрократов справляться с ситуацией. Запрос на сильных, харизматичных, решительных руководителей, способных действовать быстро и жестко становился еще очевиднее.
Сущности силы
Возможно, нам следует пересмотреть некоторые представления о силе и ее значении в политике. Тогда все может выглядеть не столь драматичным, как кажется некоторым либеральным идеологам.
Сила определяет готовность действовать в неизвестности, при недостатке информации, рисковать, делать ставки, а не болтать.
Сила становится показателем эффективности. Когда время на реакцию сжимается до недель или даже дней, старые процедурные подходы становятся неэффективными.
Сила повышает ответственность. Авторитеты часто не работают. Сильные фигуры выигрывают только в том случае, если демонстрируют готовность брать ответственность на себя.
Сила позволяет пересмотреть устаревшие подходы к некоторым институтам, нормам, правилам и договоренностям. Допустимо ли ломать общие правила? Это не проблема, если в изменениях появляется необходимость. В новой политической реальности они уступают место ситуативным соглашениям. А настоящие субъекты, суверены и акторы готовы пересмотреть свою позицию или начать переговоры о ее пересмотре. Для них не существует искусственных или устаревших догм.
Сила позволяет формировать культуру лидерства. Процессы нужны не сами по себе, а для результата. Порой нужно действовать на опережение. Формировать рамки. Создавать, а не ждать что кто-то сделает.
Сопутствующие рефлексии
Размышления о сильных лидерах часто сопровождаются ссылками на выводы политологов, философов и правоведов о рисках авторитаризма. Если вы живете и действуете в идеологической парадигме, то такие установки и такую риторику трудно игнорировать. Но для настоящей, реальной политики они мало что значат.
Авторитарные лидеры существуют. Как и авторитарная политическая культура. Только не стоит перегружать эти понятия негативными оценками.
Люди временами устают от хаоса, от политической риторики, от парламентской рутины. Избирателю нужна не «сильная рука» а сильная голова. Им нужно ощущение порядка и контроля. Сильный лидер в таком понимании не администратор и бюрократ, а защитник ценностей и моральный авторитет.
Путин не стремился к войне, но еще раз подтвердил, что «есть вещи поважнее мира». Точно важнее «похабного мира».
Политика время от времени перестает быть полем подтверждения отвлеченных схем и снова становится пространством для битв образов, эмоций и символов. Сейчас как раз такое время.
Гарантирован ли результат
Эти размышления могут создать впечатление, что автор однозначно проповедует наступление эпохи, когда победа сильных окончательно предопределена. Все не так однозначно.
Во-первых, в ближайшие годы нам стоит ожидать сохранения, а временами и усиления запроса на сильных политиков. На смену технократам и прагматикам будут приходить лидеры, способные не только управлять, но и мобилизовать граждан. У масс нарастает растерянность: прежнего мира нет. А конфликты становятся масштабнее — на глазах разворачивается битва великих держав. Целые нации чувствуют, что кто-то живет за их счет. Протекционизм, ведь, не только про экономику и тарифы.
Массы хотят видеть во главе стран харизматичные фигуры, за которых можно испытывать гордость. Можно ли испытывать гордость за Меркель или Шольца, Трасс или Трюдо? Ответ понятен.
Во-вторых, стоит также ожидать обострения борьбы между сторонниками политики с позиции силы и группами, желающими ослабить лидеров в идеологических или прагматических целях.
Лидеры будут ошибаться, а бюрократия будет им эти ошибки ставить на вид.
В Европе, где миграция, экономические трудности и энергетический кризис остаются острыми проблемами, запросы на политиков, обещающих решительные действия будут неравномерны. Правые и популистские движения набирают силу. Но и противодействие им ослабло незначительно. Слабые политики в европейской культуре укоренились и не исчезнут полностью. В Германия или государствах Скандинавии, сохранится спрос на умеренных лидеров, ориентированных на компромиссы.
В США переход Трампа к более жесткой националистической политике имеет институциональные и временные ограничения.
В-третьих, появятся новые риски и вызовы уже самого феномена сильного лидерства. Несмотря на растущий спрос, сильные лидеры несут в себе проблемы — они способны мобилизовать аппарат и общество, но им придется давать быстрые ответы на ряд новых проблем и соблюдать баланс чтобы соблюсти гибкость. В таких условиях решительность имеет свои издержки. Не все сильные лидеры с ними справятся.
Взгляд в будущее
Исходим из того, что на глобальном уровне вектор развития задан: время сильных лидеров наступило.
Вопрос теперь не в том, как это предотвратить, а как адаптироваться к новой политической реальности и подготовиться к будущему. Без иллюзий, но с пониманием природы проблем.
Исходим из того, что сроки и уровень запросов на сильных лидеров предсказать можно лишь на ближайшие 10-15 лет. Может быть и дольше. Геополитическая конкуренция ближайших лет создаст новую реальность.
Наступает время, когда слабые фигуры, неспособные справляться с вызовами, уступают место более решительным и харизматичным правителям. Появляются новые риски и новые угрозы. Кризисы — экономические, геополитические и социальные — подпитывают эту тенденцию, усиливая запрос на тех, кто обещает стабильность и силу.
Исходим из того, что дальнейшая эрозия либерального международного порядка и усиление принципа «нация прежде всего» могут также быть предвестниками куда более широкой социальной трансформации. Поэтому, возможно, придется даже пересмотреть некоторые подходы к обоснованию легитимности и конституционных порядков.
Исходим и из рисков развития новых технологий — от соцсетей до искусственного интеллекта. Эксперты твердят, что при наличии цифрового контроля лидеры окажутся еще сильнее. Риск существует. Но он уравновешивается возможностями для ряда социальных групп. А если учесть все «пузыри», которые эти новые технологии создают параллельно, то все становится еще более опасным.
Как бы то ни было, будущее зависит от того, смогут ли сильные лидеры найти баланс между решительностью и пониманием ограничений, между старым и новым, между прошлым и будущим. В конце концов только сильные лидеры смогут построить сильный мир.
Источник